Говорят, давно, с десять лет назад, была Марика чудотворницей. Исцеляла руками недуги и смягчала боль страдающим. Но однажды, весенней порою, не вернулся из лесу муж ее, Мирт-охотник. А нашли дварфа позже, на поляне с троллем - мертвыми. С той поры поседела Марика, стали белыми рыжие волосы, и как цвет покинул кудри вдовушки, так и дар упорхнул из рук. Поговаривают, что весь дар отдала Марика, чтоб отца-тролля вернуть к жизни. Воротила тролля, задышал он, только горько дышать ему было, ибо лежала на той поляне дочь его с пулей в груди, да и зять с дварфом, похолодевшие.

С той поры помогал тролль Марике. То мясца, то рыбы подкидывал. Незаметно старался, да скроешь ли? Поселение небольшое ведь. А народ суеверный, боязный. Обходить стал сторонкой Марику, за спиной ее оговаривать, злые сплетни распускать по селению. Тяжко стало седой Марике, без друзей, одной, без товарищей. Только Туг, да Ярида остались с ней. Да и те подросли, возмужали. Туг в рудники ходит, не подмастрье – мастером Тугом зовут уже, Ярида – красавицей стала, на выданье. Только не берет никто, страшатся тещи.

Попросила тогда мать сына:
- Построил бы домик мне на околице, никого чтобы мне не отпугивать. Там спокойно мне будет, и тихо. И не буду я больше обузою.
Долго спорил Туг с матерью. Говорил, что не бросит, не отступится. Только матери перечить нельзя. Согласился вскоре, построил.

Получился домишко ладный. Небольшой, и укрытый снегом, как медведь что в сугроб зарылся, и ночует, весну ждет теплую. Пусть и в лес окна смотрят, все же. Тихо, сухо, тепло и нет ветра. И к поляне путь ближе стал и на озеро. От людей далеко, может к лучшему, поселилась Марика на околице. Поунялись слухи со временем, иногда говорили, правда, что живет Марика с троллем, будто мужа он ей заменил. Потому и так близко к лесу. Ну да вскоре забыли все это.

Так и жили. Туг женился вскорости, и Ярида замужнею стала. Появились внуки у Марики, только видеть дварфят не давали ей. Лишь украдкой, то Туг, то Ярида, приходили проведать матушку. Приносили кричащие сверточки. Как брала внука на руки Марика, или внучку качала бережно – затихали они сразу же, засыпали на груди бабушки. Видно осталось дара немного у Марики, чтобы внуков нянчить, лелеять. Только редко когда удавалось сыну с дочерью в гости наведаться.

Зима.
День короткий, а ночь длинная. Трубы пыхтят над домишками. Всласть лютует метелица снежная, наметает сугробы под двери. От зарывшихся в гору и в снег домиков тропки друг к другу протоптаны, паутиной поселок стянувшие. Каждый вечер по тропкам трусцою, наутек от мороза колючего, разбегаются по компаниям жители. Песни поют, вышивают – посиделки; дварфы по кузницам - мастерят, пули льют, куют разное. Ждут, когда люди приедут торговые, из Айронфорджа, из стольного града. Привезут крупы, сахара, эля, картошки, прочего. Вечером в таверне новостями поделятся, расскажут, как в мире живется. Наутро уедут, и жизнь в поселении замирает, будто в спячку впадает сразу же. И сейчас вот, ночь лунная, звезд на небе бессчетное множество, ветер воет, мороз красит окна, спит шахтерское поселение. Лишь в одном, крайнем домике, свет горит. Не спится Марике.

Рано утром, как улей, гудит поселение. К ним приехали люди торговые. Суетится народ, бегает, по домам разносит припасы. А торговцы свое дело знают – выменивают у дварфов железо, пули. Руна бараньи, одежду, ковры. Лишь один никуда не торопится, а сидит себе в таверне с кружкою. Эль попивает, да кашу ест. А как дел у народа убавилось, собрались в таверне компанией, чтоб послушать что в мире творится.

Присмотрелся Дигон, прищурился, и окинув взглядом местных, враз старосту вычислил. Подошел к нему, познакомился. Рассказал, что служил он верой и правдою, защищал Айронфордж тридцать лет с небольшим. А теперь на покой, на пенсию, был отправлен он в это селение. Будет тут доживать старость, помогать в шахтах, кузницах. А как надо – пойдет в охотники, добывать поселению мясо. Или вдруг нападет кто – выйдет он на защиту поселка. И просил до весны пристанища, потеплеет - построит дом себе. Призадумался было староста, поселить бы куда бойца. В поселении места мало, тесно все живут, семьями. Тут и вспомнился дом на околице, жилье Марики. Сказано-сделано.

Поздно вечером, не спит Марика. Вышивает внучатам варежки. Напевает неслышно песенку. Захрустел за дверями снег, потоптались, потом постучали. Открывает дверь Марика – стоит староста. А с ним рядом – еще один. Седой дварф, с бородою густою. Белой, как снег, и пушистою.
- Принимай постояльца, Марика. До весны у тебя поживет. По хозяйству поможет, с провизией, защитит, коли надо будет.
Не ответила Марика, взор потупила. Отошла, пропуская гостя. Показала ему горницу, накормила Дигона ужином. Молчаливо ушла к себе в комнату.

Миновала зима. И весна прошла. Наступило лето теплое. А Дигон все так у Марики и живет. Дивится народ, как же так? За пол года и словом не обмолвились, а не хочет отселяться Дигон, да и Марика не гонит дварфа. Живут себе на околице, Марика по хозяйству хлопочет, Дигон на охоту ходит. Как приходят Туг с Яридою, Марика детей потчует, а Дигон им сказки рассказывает. Смеются внуки, радуются дети, а у Марики с Дигоном глаза блестят. Как уйдут Туг с Яридой, заберут внуков – он в лес, она – на озеро. И приходят, посветлевшие, бодрые.

А однажды, осенней порою, на крыльце вышивала Марика. Дожидалась с охоты Дигона. Дождалась, пришел дварф, с добычею. А за ужином, ни с того, ни с сего, вдруг сказал:
- Будет, Марика, нас теперь трое в хозяйстве.
- Это с кем же? - Посмотрела на него Марика, удивленно брови вскинула.
- Познакомился я тут, недавно. Друг хороший, помощник в охоте.

Вечереет.
Солнце красное, за гору заходит нехотя. Вышли в лес в эту пору Дигон и Марика. Идут по лесу, а у Марики сердце колотится. Больно тропа знакомая. Так и есть, на поляну пришли, к дубу, что стоит, величаво раскинувшись.
- Вот он, друг мой, мохнатый! – говорит Дигон, усмехаясь в бороду.

А под деревом, под дубом огромным, спит медведь Мирта-охотника.